| Прилягу вечером устало,
настольной лампы свет прикрыв,
и предо мной опять предстанет
картина
горный тот массив;
предгорье тихое Кавказа,
Эльбрус белеет вдалеке,
поток, что тянется к реке,
и наша шумная турбаза.
Отсюда в горы мы спешили,
заманчивым
являлся путь,
манили снежные вершины,
средь них хотелось отдохнуть.
Природа отблеском печали
затмила суету тех дней,
что незаметно так промчались
в обыденности нашей всей.
Инструктора у нас - студенты,
и на каникулах своих
и гор, и спусков президенты,
походы - вся работа их.
Один из них со взглядом кротким,
такой загадочный герой,
идет мальчишечьей походкой
и на меня глядит порой.
Возьмет вдруг мой рюкзак
на плечи
и молча с ним уйдет вперед,
пока неодолимый вечер
на отдых нас не позовет,
расспросит просто, между прочим,
исчезнет тень тревог уже:
"Ну, как дела? Устала очень?"
легко и вольно на душе.
Была я старше и построже,
я знала жизнь. И неспроста
казалась мне всего дороже
большая эта доброта.
Обратный путь
легка дорога,
почти безоблачная высь,
и ветки елей, недотроги,
в шатер над тропами сплелись.
Я на траве сижу под елями,
не думается ни о чем,
и вдруг рука с цветами белыми
ко мне ложится на плечо.
Сказал так ласково и мило:
"Росли у пропасти самой".
И горы предо мною плыли
и таяли у ног мечтой.
Потом наш путь лежал за горы,
была турбаза позади,
а мне хотелось плакать горько
и все, что было, позабыть.
Нас уводили дальше тропы
за перевал, как за черту,
и облака летели в пропасть,
теряя быстро высоту.
Тоска же набирала силы,
заполнив душу мне сполна,
как будто тяжкий груз взвалила,
была безжалостна она,
за мною шла крутой тропою;
а мысль моя была тотчас
лишь там, за дальнею горою,
где серым виделся Кавказ.
И только теплилась надежда,
как уголек возле огня,
что все, неведомое прежде,
надолго в сердце у меня...
А в прошлом сумрачно и немо
забытый счастьем уголок,
другим он, помнится, и не был,
зажатый бедами, убог.
В нем я страдала и томилась,
понять нисколько не могла:
судьба не проявляла милость,
не обольщала,
не звала
в объятия любви крылатой,
где царство грез
и мир страстей,
безумьем жизни не распятый
в отсутствии пустых затей.
Не знала: будет все иначе
вольется в кровь побегов сок,
что краски дол и гор богаче,
и горизонт вдали не строг.
Не знала в рамках серых будней,
что упоеньем веет мир
родной души,
он не подсуден
былому без сиянья крыл.
И явь и прошлое поспешно
сплелись на горизонте лет,
и синева текла безбрежно,
дорог не размывая след...
Прилягу вечером устало,
свет лампы даже не гася,
и предо мной
опять предстанет
та горная дорога вся. Июль, 1970 г. |
| |
| |
