Ой, жилица...
Ночь-волчица —
Унесла покой, не спится,
Лишь кошмарною страницей
Жизнь былая ей приснится.
Одиночество - углами,
Одиночество — кругами
Тёмными под потолком;
Барахло всё — не узлами,
Не огромными стогами,
Всё на стуле — узелком.
Фотографии на стенах
Говорят: сильны те гены,
Что у бабки и прабабки, —
На лице, как отпечатки.
Фотографии на стенах:
Руки в воспалённых венах,
И испуганы глаза;
Безысходности стезя —
В прошлое на миг вернуться,
Точно в омут окунуться.
Нет душе покоя ночью
С одиночеством воочью,
С одиночеством в обнимку —
Жизни прожитой поминки:
Муж — потеря,
Дочка — тоже
(Пьёт с утра и до утра, —
День несносный иль хороший,
Для неё — одна пора).
Внучка... Ах, какая доля...
Счастлив, кто не пережил...
Как былинку — ветер в поле
Поломал и закружил,
И унёс под ноги смерти,
Словно в жертву ей принёс.
Боль той раны не измерить,
Не хватило даже слёз,
Так свалились все печали,
Разрослись в одну беду, —
Крепко обняло отчаянье,
Думы тяжкие бредут.
Хоть и дан ей дар пророчества,
Не дано судьбы иной:
Иль рыдай от одиночества,
Или волком ночью вой.
У окна — за зановесочкой,
Ночи долгие сидит
В ожиданье чудо-весточки,
Нет на жизнь у ней обид...

- - - - - - - - - - - - - - - - -
И, поверить трудно в это,
Что, несчастий всех полна,
Вдруг могла зажечься светом
Изнутри, как из окна.
Было в ней такое что-то,
Только ей одной под стать...
Все крутые повороты
Жизни ей не сосчитать.
Нищета в углах теснится —
Жизни длинная страница,
В предсказании - царица,
Словно бы в руках жар-птица.
Знает, где беда таится,
Как голодная тигрица,
Счастье чьё-то где блуждает,
День что новый обещает,
Знает — вглядываясь в лица...
И душа в плену томится:
Плен предвиденья нелёгок,
Он похож на тяжкий сон,
Через судьбы путь так долог,
Страшен путь и труден он...

Было так и так — сегодня,
Видно, небесам угодно,
Чтоб смертельно было больно
Тем, кто пожелает вольно
В будущее заглянуть,
Приоткрыть чуть-чуть завесу
На земле, от горя тесной,
Видя, что готовит путь...
За гаданье не просила
Ни копеек, ни рублей,
Оставляла жизнь ей силы,
Роковое было в ней.
Говорить могла красиво,
Уводила за собой —
Не задорно, не игриво,
Словно месяц молодой.
Уводила в даль иную
Под молчанье вечеров,
Тот, кто слушал речь такую,
Был во власти тихих слов,
Был во власти красок голоса —
Рисовала день за днём,
Света, тьмы мелькали полосы
Разноцветные — дождём.
А глаза — как два оконца,
След незримого Творца,
Два,
в ресницах длинных,
солнца —
Проникающих в сердца.
Жизнь таинственностью манит,
Сети каждому плетёт.
В дебрях непочатых знаний —
Зло упорно гнёзда вьёт,
Тянет каждого в свой омут,
И прозренья — не видать,
Души потихоньку стонут,
Ждут - прощенья благодать.
Дар пророчества нелёгок,
И тому, кому он дан —
Тяжелей всегда дорога,
Сердце мечется от ран.
Дань берёт сполна природа:
Горькой долей заплати!
Под сияньем небосвода
Дар — нелёгкий груз в пути.
А соседи, все соседи
Говорили: это бредни,
Что она с ума сошла,
Поглотила душу мгла.
Ведь неверие — как листик,
Затрепещет, и в душе
Затаится что-то лисье,
Чтобы веру задушить,
Но едва - что ею сказано,
Погружалось в забытьё,
Как нежданно и негаданно
Говорила жизнь своё:
«Ну, конечно же, —
провидица».
Утихал накал страстей,
Что дано судьбой —
всё видела,
Открывались судьбы ей.
Виденье своё — скрывала,
Но таков её был рок:
Знала, что в себя вобрала,
И велик был тот урок,
Тот полученный урок
В смутное, больное время.
Дар тогда был этот — бремя,
Но бессмыслен с жизнью торг!
Кто ценил её?
Кто понял?
Разве, ночью тишина,
Разве — небо, звёзды, поле,
В небе кроткая луна...
Что, — в сравнении с талантом,
Зло отпущенные реплики?
Ах, язвите, дилетанты,
Улыбайтесь грустно, скептики.
Прожила она, тоскуя,
Жизнь в объятьях вечеров,
Слушала, как ночь воркует
Под круженье вещих снов.
Помогала в жизни многим,
А теперь она — одна.
Смотрят стены, окна строго —
Судит времени волна,
Посылаемая кем-то,
Освещённая луной...
Ею брошенная лепта
Послужила ей самой.

- - - - - - - - - - - - - - - - -
Смерть пришла неумолимо...
Проходила долго мимо,
И теперь — не за горами,
И уже не за плечами,
Сердце сжала до предела,
И в бессилье стынет тело.
Сердце ей служило верно,
Если было больно, скверно:
Репрессировали мужа,
В доме дети, голод, стужа.
Бед досталось ей немало,
Правды свыше добивалась,
Но в итоге — психбольница,
Дней несносных вереница.
И служило сердце верно:
Извещение о смерти,
Что скончался муж в тюрьме,
Дали ей на Колыме.
И, служило сердце верно,
Если ночи не спала,
Ранним утром самой первой
Хлеб на карточки брала.
А теперь — служить устало:
Смерть внезапно не застала,
Смерть принять оно готово...
Ощущения все новы:
Подошел конец дороге, —
Словно невесомо тело, —
И далекие тревоги
Не кружатся оголтело...

- - - - - - - - - - - - - - - - -
Страстей последняя страница
Дописана, дописана.
Навек уснувшие ресницы — ■
В глазницы чётко вписаны.
В пламени свечи рисуется
Профиль тонкий,
точно гипсовый,
Тени чёрные беснуются
На потолке неистово.
Пляшут танец тени-призраки
(Как дни свою справляли пляску),
Мелькнувшей смерти признаки -
Теперь в одну попали связку,
Где жизнь и смерть —
не расстоянье,
Лишь с миром этим расставанье...
Такая снизошла ей доля:
На всё — небес святая воля.
Не плачьте, недруги, друзья,
В пути не вычеркнуть ни слога,
Но не печалиться нельзя
В преддверье грустного итога.
Она прошла смиренно пекло,
Свою не осуждая жизнь,
Чтоб горстки серенького пепла
Над этим краем разнеслись...

- - - - - - - - - - - - - - - - -
Что-то шепчет мне пророчество,
И кружится голова...
Гимн тебе, твоё Высочество,
Неподкупные слова!
Гимн тебе за облегчение
Горькой участи порой,
Всё — тебе моё почтение
В вихре жизни непростой...