| Алла Владимировна преподавала историю в среднетехническом учебном заведении небольшого городка на севере Ростовской области. Ещё молодая, не утратившая детскую способность радоваться жизнью, ждать чуда, которое неожиданно вознесёт её на вершину счастья, и это ожидание всегда присутствовало в её душе, волновало и придавало налёт восторженности её характеру, поэтому ей было легче преодолевать трудности на пути, возникающие внезапно, как провалившийся мостик, от которого оставались тонкие дощечки. Она свободно проходила по ним, словно невидимые крылья за плечами дарили ей уверенность и силу. На многое происходящее в мире она имела свой взгляд, свою точку зрения, но в силу того, что жизнь понимали все по-своему, не вступала в споры.
В семидесятые и в начале восьмидесятых годов, во времена правления Л. И. Брежнева, большое внимание уделялось воспитанию молодежи в духе социалистических идей, и поэтому в областном центре, Ростове-на-Дону, как и в других областных центрах страны, часто проводились семинары преподавателей общеобразовательных дисциплин. Иногда семинары проходили в регионах области, в эти дни (чаще всего это была суббота) преподаватель освобождался от уроков. Посещать воспитательное мероприятие было святое святых дело. В этот раз местом учёбы оказалось одно из профессионально-технических училищ Таганрога.
Вторая половина марта была тёплой. Люди, истосковавшиеся по теплу, легко покорились солнечным дням, заманчивым и обольстительным, словно обещающим исполнить каждому его заветную мечту, а на самом деле — обманчивым, и не столько для человека, сколько для растений, поспешивших дать волю проснувшимся сокам напоить стебли и почки. Тепло обрушилось после северо-кавказской неустойчивой зимы, преподносившей то двадцатиградусные морозы на бесснежной земле, сменяющиеся внезапно оттепелью, то затянувшиеся дожди, переходящие в мокрый снег. Люди сбросили зимнюю одежду, а погода неожиданно в конце месяца предательски изменилась. Земля опять оказалась в крепких, нежелательных объятиях мороза, и всё живое покорно и терпеливо принимало капризы природы, не вступая с ней в противоречие и очередной раз убеждаясь в её превосходстве над всем живым.
Алла Владимировна подумала, что утром ей будет трудно со своего города, без опоздания, добраться к месту занятий, и она решила поехать вечером в Ростов, провести ночь в гостинице, где ранее не раз останавливалась, если семинар длился неделю или месяц, а утром автобусом добраться в Таганрог.
Вечерней электричкой она приехала в Ростов и направилась в гостиницу «Маяк» — на берегу Дона, совершенно забыв, что конец марта — время школьных каникул, наполненных туристическими поездками. И когда она подошла к заветной двери - та не распахнулась гостеприимно перед ней, а встретила табличкой: «Мест нет».
Сквозь дверь, наполовину стеклянную, вглядевшись в полумрак холла и не увидев и тени дежурного, Алла Владимировна поняла ошибочность своего поспешного решения: облегчить и разнообразить свой путь к месту назначения.
Время шло к полуночи. Колкий ветер кружил по безлюдным ступеням у входа в здание, ещё час назад, в её сознании, обещавшее уют и покой в двухместном номере и, может быть, разговор с некоей особой, в силу обстоятельств, вынужденной провести ночь в одной комнате с нею.
Морозный ветер прижимался к ногам в ботиночках и тонких колготках и, словно ледяная лента серпантина, обвивал под весенней одеждой тело Аллы — приходилось сжимать плечи и вытягиваться в струночку, таким образом давая ему понять, что объятья нежелательны и далеко не приятны. Но ветер не замечал её реакции и был настойчив в намерении — погреть своё дыхание в сетях кровеносных сосудов, сужающихся от холода. Однажды она уже попадала в такую ситуацию в Москве, но тогда время шло к утру, а сейчас впереди была холодная ночь.
Жизнь нас ничему не учит, подобные обстоятельства мы вспоминаем только тогда, когда они вновь предстанут перед нами, но не во время принятия решения. Звонить знакомым было неоткуда, и беспокоить их было не в её правилах. Хождение по другим гостиницам не виделось успешным, и Алла Владимировна пошла на главный железнодорожный вокзал. Идти к нему около километра.
Она вошла в помещение вокзала. Более чем прохладный воздух говорил о том, что отопление было отключено в связи с прекрасной погодой накануне. В настоящее время в зал ожидания пропускают по билетам на поезд, а тогда вход был свободным.
Алла Владимировна, бегло оглядев зал, который должен был заменить ей номер в гостинице, и, увидев ряд свободных мест, направилась к ним. Усевшись, она предалась своим мыслям, с нетерпением ждавшим момента втянуть её в свой водоворот и нести по ухабам и заторам предстоящей ночи. Она знала: уснуть сидя ей не придётся — холод не даст ей это сделать.
От дум ничего не менялось. Взгляд блуждал по сновавшим в ожидании своего поезда пассажирам. С каждым часом отъезжающих становилось меньше, и в зале оставались люди, в силу каких-либо обстоятельств вынужденные ждать утра.
Заботы Аллы Владимировны, взращенные каждым ушедшим днем, ещё кружились некоторое время в её голове, а потом исчезли вытесненные картинами ночи, всплывающими перед глазами одна за другой.
Два милиционера хотели увести из зала выпившего спиртное солдатика, он был бледен и казался очень юным и беззащитным, какие-то жизненные испытания опустошили его, и он расслабился и сник. У сидевших рядом с ним людей он вызвал чувство сострадания, они тесно окружили его и не дали в руки милиции. И Алла Владимировна поймала себя на мысли — какой жалостливый у нас народ: и других пожалеет и за себя постоит, истинно поле безбрежное, где, конечно, и сорнякам есть место. И здесь же услышала разговор о том, что у нескольких школьников из туристической группы, вышедших из здания вокзала, отобрали деньги парни, кружившиеся меж отъезжающих.
Один за одним проходили мужчины, грязные, в ветхой одежде, явно не имеющие крыши над головой и обитающие на вокзале: ни злобы, ни зависти в их потухших взглядах. Они заглядывали в мусорные бачки, подбирали окурки и объедки, совершенно не замечая окружающих, точно они были одни в этом мире, или им казалось, что все вокруг слепы, немы и глухи.
Всем им можно было дать один возраст, хотя некоторые штрихи их лиц выдавали принадлежность к разному возрасту. Все они были с котомками за плечами. Словно невидимый художник писал объемную картину переселения упавших на дно жизни, тщательно вырисовывая каждый индивидуум. И только ему, индивидууму, была известна причина, бросившая его на этот путь.
В своём городе Алла Владимировна иногда видела одного знакомого, он не просто просил подаяние, он его зарабатывал играя на баяне на улицах. Слабая воля, болезнь не позволяли ему бороться с трудностями жизни. Иногда он играл в ненастье, лишь бы выжить. Алла Владимировна не проходила мимо него, а с виноватым видом опускала в картонную коробку несколько монет. Однажды она услышала, как нищий, сунув ему в руку монеты, сказал: «Пойди купи себе булку хлеба, ты очень болен». Страдающие не утратили чувство сострадания к другим.
В настоящий момент, глядя на бездомных, ей было ясно: у этих людей нет больше дома и, вероятнее всего, его никогда у них не будет; их дом везде и нигде — холодные скамейки, скверы, тёмные, сырые подвалы, где не слышен колокольный звон, зовущий в храм очистить душу. Каждый несёт свой крест, и тяжесть его прямо пропорциональна поступкам и мыслям каждого.
Появлялись в зале и крепкие мужчины, бросавшие по сторонам недобрые взгляды, от которых сидящие здесь опускали глаза и, на всякий случай, подвигали поближе к себе свои чемоданы и сумки.
Поблизости, в углу зала, сидя на полу, дремали мужчина и женщина, их лица были похожи на огромные сморщенные картофелины, долго лежавшие в тёмном, сыром подвале. Возникали сомнения: неужели эти существа ещё могут думать и говорить.
Нельзя было не остановить взгляд на женщине, тащившей на себе огромный замасленный рюкзак, вместивший все её пожитки. Она была неопределённого возраста, ей можно было дать и сорок, и семьдесят, с коричневым лицом, глубоко вспаханном намертво улёгшимися на нём морщинами, с потухшими глазами, в которых равно не было места ни страху, ни недоумению, ни растерянности, ни покою, - даже безысходности, в них сквозило одно желание, чтобы их владелицу никто не трогал, оставил один на один с возможностью идти на самую глубину окружавшего её бытия, где она не способна испытывать радость, так как уже не обманывается мечтой, и в такой же степени не способна сожалеть, так как лишена восторга и очарования жизнью, и поэтому она не желает другого пути. С этим она уже сжилась, и теперь её разъедало время, как ржавчина - жестянку, брошенную в лужу.
Устав сидеть, Алла Владимировна прошлась по залам и остановилась у выхода. Группа молодых людей, человек десяток, сидела на корточках, прислонившись к стене. У одного голова свисала на грудь, перед ним на полу лежало недоеденное мороженое. Двое выкрикивали несвязные фразы, а остальные громко смеялись. Было видно, что они находились в состоянии мучительного наслаждения, вызванного наркотиком.
Не желая больше ничего видеть, и понимая, что она заложница обстоятельств, вернулась на своё место.
Алле Владимировне хотелось закрыть глаза, чтобы, открыв их через несколько минут, уже ничего подобного не видеть, но она знала, что этого не произойдёт. Она, много
раз видевшая бездомных на улицах, о существовании такой ночной жизни - не знала. Дома, перечитывая произведения Пушкина, предаваясь власти его поэзии, его гением она уносилась в «...обитель тайную трудов и чистых нег», в мир природы, прекрасный и неделимый, тонула в нем и всплывала на крыльях любви ко всему прекрасному. Сейчас её душа страдала от увиденного, она наполнялась жалостью, негодованием, страхом, стараясь проникнуть в сущность человеческого бытия, раздумывала и не находила ответов на возникающие вопросы, склоняясь к мнению, что человек находится в большой степени под влиянием внешних сил, и далеко не всё от него зависит. Она ещё раньше заметила, что поклонение красоте и защита человеческого достоинства в настоящее время тускнеют, как изделия из серебра под воздействием окружающей среды. В редкие бессонные ночи Алла Владимировна мечтала об устройстве своей личной жизни на фоне честных, порядочных людей, со светлыми мыслями и благородными поступками. Так её учили в школе учителя, говорили о равенстве людей, не учитывая того обстоятельства, что люди с рождения уже не равны между собой, они равны только перед смертью и Богом, но все явившиеся в мир имеют право на эту землю, этот воздух и небо.
Она вспомнила, как однажды пришла на окраину города домой к учащемуся, неделю отсутствовавшему на занятиях, и застыла перед увиденным: жильё представляло собой небольшое саманное строение, покрытое гнилыми досками и камышом. Маленькие окна были без рам и стёкол. Через одно из них виднелась на полу солома, на которой спал его пьяный отец. Вокруг избы росла трава, прибитая мусором. Учащийся стоял перед ней растерянный, словно его уличили в чём-то постыдном. Но разве он был виновен в том, что родился и жил в такой семье?
Увидев быт учащегося, Алла Владимировна удивилась: и это в наше время? «Значит ли это, — думала она, — что в любых эпохах, при любом строе, как клубок нервов одного живого организма, неразрывно сплетаются богатство и нищета, талант и
арность, красота и уродство, щедрость и скупость, смелость трусость, добро и зло... Можно увидеть подростка, мучащего животное, и собаку — зализывающую рану кошке».
Вот и перед нею обратная сторона медали нового общества: нарывы, созревшие в его тканях, готовые вот-вот прорваться и забрызгать содержимым всё вокруг; и язвы, кровоточащие и оставляющие тёмные пятна на мнимом благополучии, и их не скрыть, как горб на больном позвоночнике несчастного.
Алла Владимировна устала от мыслей, от всего, что увидела, что вобрала в себя её душа, была подавлена холодной ночью, тело её болело от долгого сидения, и вся она сжалась в комочек, и, когда к её плечу прислонился спящий в кресле мужчина, она не отстранилась, точно стала частицей единого вокзального организма. Но новая мысль заполнила её сознание: «Ты не случайно оказалась здесь, — шептала она, — нет, это обстоятельства жизни распорядились и привели тебя сюда, ты преподаватель, учишь подростков по книгам, вдалбливаешь в головы идеи, сама их не осознавши, не пропустив через душу и сердце, а только под натиском эмоций, живущих в этот период времени, а жизнь не знаешь, смотри, вот она перед тобой — не в ярких радужных красках, а в потоке холодной ночи, приведшей сюда множество людей: одни — в ожидании поезда, вторые — одержимые желанием пополнить свой карман за счёт других, третьи — выползшие из ходов подземных коммуникаций под лучи весеннего солнца, но внезапным холодом загнанные сюда. Каждый из них по какой-то причине стал на этот путь, сойти с которого уже невозможно, не в их власти. Так весной бурные воды реки уносят с собой всё, что не способно бороться с течением. А сколько их, бездомных, на вокзалах Воронежа, Рязани, Тулы, всех городов России?!»
И какой-то негромкий, едва улавливаемый голос сердца, вторил мыслям: «Ты не думай о сне, хотя веки стали тяжёлыми и глаза трудно держать открытыми. Смотри, вот она, неведомая тебе ранее жизнь. Ты ёжишься от холода, трудно пережить одну ночь, а у них она не прерывается. За что? Кто знает?» Алла Владимировна понимала, что мысли её имели на мир такое же воздействие, как чьё-то желание - приблизить рассвет.
Когда она всё же решила вздремнуть, рядом с ней на освободившееся место сел мужчина.
Он был прилично одет, на лице славянского типа скользило неспокойствие.
Алла Владимировна закрыла глаза, будто она спит. А потом подумала, что здесь никому ни до кого нет дела, выпрямила спину и открыла глаза.
Мужчина, взглянув на неё, спросил:
— Ваш поезд скоро отправляется?
— Я не жду поезда.
— Тогда почему здесь?
— Ночь коротаю.
Он ещё раз взглянул на Аллу Владимировну, теперь уже с недоумением.
— Значит, я не один такой здесь?
— Какой?
— Мне тоже нужно провести время до начала рабочего дня. Алла Владимировна не задала больше вопрос, а мужчине
— это явно было видно, хотелось кому-то рассказать причину своего появления на вокзале...
— Ушёл из дома, хочу больше не возвращаться. Очередная семейная драма в результате полного непонимания между мной и женой. Теперь всё кончено, решил уйти навсегда.
Он говорил, говорил...
«Пусть говорит, - думала Алла Владимировна, - я же всё равно сижу, а часики жизни отсчитывают время и сбрасывают его в бездну. У каждого есть невидимый счётчик времени, который отсчитывает положенный срок пребывания человека на земле. Неизвестно только, где он находится, может, в сердце. Хорошо тебе или плохо, счётчик считает, -приятно слушать кого, или нет, а он считает. Вот и ещё один пассажир вселенной...»
Вслух она произнесла:
— Когда уходят из дома навсегда, то не бегут на вокзал,
всё планируют заранее. А вы пытаетесь обмануть себя. Это просто игра, захотели встряхнуть свою душу так, чтобы почувствовать, вроде вы и, правда, навсегда ушли из семьи. А на самом деле вам захотелось побыть одному, всё осмыслить, но мужчины, как маленькие дети, не могут одни долго оставаться, вот и рассказываете мне. А я чувствую, что охладите свой пыл, потом производственные проблемы отвлекут вас от ваших мыслей, и куда вам идти? Если было бы куда, вы не пришли бы на вокзал.
- Откуда вам всё это известно?— спросил собеседник.
- Приглядывалась к жизни — кое-что усвоила. И эта ночь новый урок дала. Подумайте, у вас ещё есть время...
Долгой паузой Алла Владимировна дала понять, что разговор окончен.
-Спасибо за урок женской логики, - спокойным голосом констатировал незнакомец.
Приближалось утро, она решила ехать в Таганрог первой электричкой. Для этого ей надо было перейти на пригородный железнодорожный вокзал.
До отправления электрички было ещё полчаса, и Алла Владимировна поднялась на второй этаж вокзала.
На просторной лестничной площадке второго этажа ей предстала та же картина жизни бездомных, но уже подчинившихся безраздельной власти сна. Они спали на подоконниках, вытянув вдоль туловища руки, огрубевшие и грязные, по цвету не отличавшиеся от одежды. Но это были лучшие места, и, видимо, не любой мог их занимать. Другие спали на цементном полу, сидя или лёжа, произнося во сне ругательства, неизвестно кому адресованные...
Да что вокзал в конкретном случае? Вся наша планета -вокзал, временное пристанище, как для людей, так и для всего живого мира на ней.
Электричка, в которой ехала Алла Владимировна, тоже не отапливалась, за ночь на стенах вагонов выступил иней.
Через два часа, дрожа всем телом, она, наконец, вышла в утро нового дня.
Спросив у прохожего, как пройти к училищу, Алла Владимировна заторопилась, и неожиданно столкнулась со знакомой преподавательницей, уже успевшей там побывать, которая сказала, что семинар, по неизвестной ей причине, отменён. Такого сообщения Алла Владимировна не ожидала, и хотела сразу же вернуться назад, но вспомнила, что надо отметить командировочное удостоверение, иначе завуч может не поверить, что она ездила в Таганрог.
И вот она в училище. Сотрудники виновато улыбаются и выражают сожаление, что ею напрасно потрачено время на поездку, но не догадываются о том, что Алла Владимировна как раз идёт с семинара жизни, где не нужны были ручка и тетрадь - всё виденное надолго останется в её сознании.
Выйдя из помещения, она облегчённо вздохнула. Мартовский обманчивый снежок не леденил её лицо, а только освежал и взбадривал мысли. Жизнь текла своим чередом. Мимо пробегали переполненные автобусы, люди куда-то торопились. Ночь, как видение, отпустила её сознание, но усталость держала в своих тисках её тело. Было одно желание — скорей уехать в свой город и по-настоящему оценить домашнее тепло. |
| |
| |
