2
Она вошла в переполненный трамвай, нужно было протискиваться сквозь плотно стоящих людей, и она стала недалеко от входа, прижатая со всех сторон утомлёнными жарой пассажирами. Трамвай качался и раскачивал едущих в нём, она стояла, вытянувшись струночкой, подняв голову, так легче было дышать, стояла, сжатая людьми, как обстоятельствами, и знала, что ничего не изменишь, пока за дальностью дороги не опустеет трамвай, и тогда можно вздохнуть свободнее и выйти в такую же жару, но там уже тебя не давят и не толкают, вот так и жизнь сжимает каждого в отдельности и заставляет искать выход: идти напролом, или терпеливо и осторожно, шаг за шагом, выходить из создавшейся ситуации. Она всё думала о неожиданном повороте дел в её педагогической работе.
Придя домой, тонула в своих мыслях и не находила правильного решения проблемы, вставшей на её пути, словно стена, которую нельзя обойти.
Солнце уже висело над горизонтом на невидимых нитях, готовое каждый миг упасть в пропасть ночи, но оно не уносило с собой заботы и тревоги дня.
Ангелина Петровна легла спать раньше обычного, но было ясно, что забыться во сне от действительности ей не удастся: всё равно, что пытаться укрыться от солнца в пустыне днём. Напрасно она старалась уйти от мучающих её мыслей, они наплывали и наплывали, обрушиваясь на её сознание, как волны на брошенную у берега лодку. Потерять работу учителю в городе, где есть педагогический институт, очное и заочное обучение, в городе, где учителей больше, чем требуют школы - это означало стать надолго безработным.
В этой школе Ангелина училась десять лет. После окончания пединститута и двух лет работы по распределению в небольшом шахтёрском городке, который не только не подавал признаков роста, но и необратимо ветшал на глазах, вернулась в свой город и в свою школу. Теперь она должна её покинуть. В памяти, как на экране старого кино, мелькали фрагменты прошлого. Ничего не исчезло из них.
В первый класс Ангелину никто не повёл, как в настоящее время приводят детей родители. Зашла соседская девочка из второго класса, и они с ней пошли в школу. Со всех сторон тянулись, точно ручейки, цепочки детских фигурок.
Школа была на окраине города, за железной дорогой, по которой шли поезда с юга на Москву. Здание строилось в конце тридцатых годов прошлого столетия, трёхэтажное, этажи высокие, паркетные полы, широкие резные металлические лестницы с дубовыми перилами. На третьем этаже холл, просторный, светлый, в нём проходили торжественные собрания и вечера, посвященные какому-либо событию. Огромная учительская, большая пионерская комната, кабинет химии, физики, ботаническая комната. Учащихся больше тысячи, были классы даже с буквой "з", в каждом не менее сорока человек.
На первом этаже размещалось медицинское училище, так как для него ещё не было построено отдельного помещения. Когда из кабинета в кабинет переносили макет скелета человека, учащиеся освобождали дорогу и, замерев, стояли у стен коридора, провожая взглядами непривычное шествие.
Ангелина была записана в первый "б" класс. Учительница, её звали Нина Ивановна, собрала своих первоклассников в дальнем углу двора (школьный двор, лишенный какой-либо растительности, был большой, совсем не благоустроен, лишь обозначен столбиками от разрушенного забора), построила по двое, каждая пара взялась за руки, и Нина Ивановна повела их строем по диагонали двора в школьное здание, на второй этаж. Ангелине досталась вторая парта, слева от учительницы.
На уроке арифметики Нина Ивановна стала выяснять: с какими знаниями дети пришли в школу, и когда она спросила: "Сколько будет пять плюс три?" - Ангелина быстро выпалила: "Восемь". Подумав, - и "думать нечего". Учительница так же мгновенно, грозно, непререкаемым тоном сказала: "Быстро в угол!" И Ангелина пошла, не успев ещё оглядеть класс, осознать себя ученицей.
Сейчас она не помнила, говорила ли учительница перед уроками о правилах поведения, но помнила хорошо: в углу стояла семилетняя девочка, хрупкая, с легко ранимой душой, восторженная, с богатым воображением, воспитанная на сказках, убеждённая, что вокруг разлито море добра и в нём только крохотные островки случайно затерявшегося зла. Она стояла, утешаясь слезами, которые жгли щёки, сползая змейками на шею, под платье. Она стояла лицом в угол, спиной к бесстрастной, равнодушной, строгой, и даже, как ей казалось, жестокой учительнице. Притихший класс не обращал на неё внимание. И ещё ей казалось, что о ней вообще все забыли, пока не закончился урок. Может быть, учительница ждала, что она попросит прощения и тогда получит долгожданное разрешение сесть за парту, но этого она не знала, к ней и мысль такая не приходила, ведь Золушка из сказки всё молчаливо терпела.
В конце класса, от пола к потолку шёл дымоход, между ним и стеной было пустое место. Учительница ставила туда провинившихся мальчиков, потом заставляла их стать перед классом на табурет и просить прощения. Или, могла поставить весь класс после уроков в холле, заставив всех вытянуть руки в стороны на уровне плеч и так долго стоять. И все стояли безропотно, голодные и уставшие. Да, время было такое, все должны были быть послушны одному слову, взгляду, жесту.
И ещё Ангелине вспомнился один эпизод из начальной школы, почему-то в эту ночь вспоминалось всё грустное. В третьем классе она опоздала на урок после большой перемены. Робко открыв дверь и не успев войти в класс, услышала грозный голос:
- Быстро домой, и сейчас же приведи родителей! Она вышла из школы и к концу урока явилась со своей мамой.
- Извините, пожалуйста, - оправдывалась её мама перед учительницей. - Я попросила её, чтобы она на большой перемене сбегала в магазин и принесла мне хлеб, так как я болею, а после школы уже поздно идти за хлебом.
- Негодяйка! Заставила больную мать идти, не могла объяснить мне причину опоздания... - отчитывала Ангелину учительница.
"А кто меня спрашивал?" - думала она, ведь Нина Ивановна требовала безропотного повиновения.
Класс, в котором училась Ангелина, был лучшим среди начальных классов, учительница получила звание: заслуженный учитель РСФСР.
Запомнился открытый урок по чтению: присутствуют учителя многих школ области. Одна из учениц, отличница, читает клятву Сталина у гроба Ленина. Читает так эмоционально, что учителя плачут.
В последующие годы обучения у неё были учителя, так же влюблённые в свою работу и в свой предмет, не делили учащихся на любимых и нелюбимых.
На фоне современных печальных событий в школах, когда подростки расстреливают учащихся и учителей, процветания наркомании среди учащихся и ложных телефонных звонков о заминировании школ, конфликтов между учителями и учениками, её обида на первую учительницу казалась ей теперь, с высоты оставленных лет, наивной и смешной, а тогда эпизод из её первого дня в школе казался ей трагедией.
От тех жизненных невзгод Ангелина находила остров спасения в книгах, куда можно было перебраться и укрыться на нем от серых, однообразных будней, внешне похожих друг на друга, как травинки в поле, а изнутри заполненных содержанием, неизменно изменяющимся каждое мгновение. Ничего яркого в её жизни не происходило.
Кроме книг, союзницей Ангелины была природа, в которой можно было раствориться, как в мечте. В городе не было ни озера, ни речки, ни леса, но за длинным холмом, возникшим за железной дорогой ещё при её строительстве, была маленькая долина высоких трав, до пояса, а точнее, до её хрупких плеч. Она и соседская девочка во время летних каникул часто проводили там время. Ангелина любила утром упасть в дикую траву и лежать в ней под солнечным ливнем, под звуки стрекоз глядеть в синеву, качающуюся на проводах и ощущать себя вольной и свободной, частицей бесконечного мира, тонуть душой в его необъятности, словно небесный ангел уносил её на своих крыльях в неведомую даль, и она нежилась в её объятьях, забыв другую, суетную жизнь. Вот оно забвение - вдохновенный полёт!
Ангелина уходила со свидания с природой, и мелодия полёта в прекрасное, вечное, тайное обрывалась, словно капелька дождя на листике при первом дуновении ветра. И жизнь вновь текла в тисках забот, подавления свободы, ощущения зависимости от повседневной действительности.
Да, в детстве можно забыться от действительности, и в юности жизнь не мешает предаваться мечтам, а как быть ей сейчас?
Человеку кажется, что он управляет своими страстями, а на самом деле страсти, подогретые обстоятельствами действительности, ведут его сквозь дебри непознанной жизни.
Как лужайки полевых цветов, семя которых было занесено ветром, как ворохи листьев, или снег, наметённый в сугробы, так люди, в силу обстоятельств, оказываются в одном коллективе, живом организме, состоящем из множеств "я", несопоставимых друг с другом. А Ангелина не рассчитала свои силы, не сумев поступиться своим врожденным, неизменяющимся "я". У директрисы тоже было
своё "я", оно росло, вскормленное небольшой властью, но это её "я" видело путь к большей власти, к которой надо было идти, презирая других и не считаясь с ними.
Жизнь, хоть редко, но давала Ангелине почувствовать, что выше неё есть не только её начальство, но и законы жизни, над которыми мы не властны.
Однажды на школьном профсоюзном собрании директриса отчитывала учителей за то, что они иногда болеют. Взяла в руку несколько больничных листов (тогда получить больничный лист здоровому человеку было непросто, даже больному его не всегда выдавали), потрясла ими в воздухе, как неопровержимым доказательством недобросовестности сотрудников, и призвала прекратить уклоняться от работы. На следующий день она не вышла на работу, так как сама заболела. Такое бывает только в реальной жизни...
Уснуть Ангелина не могла. Какая-то злая энергия извне врывалась в её сердце, жгла его и давила, словно хотела разорвать на части, и оно не могло успокоиться, не могло биться в нужном ритме, не давало телу покоя. Измученная, раздавленная бессонной ночью, Ангелина старалась направить мысли в единое русло сосредоточения и собранности, но они опять разбивались о безысходность найти правильное решение, так разбивается волна о берег и растворяется в беге других волн.
Обессилив в борьбе с растревоженными мыслями, Ангелина попадала во власть сна, но только на несколько мгновений, сознание прорывалось сквозь полузабытьё. Так успокоенная водная гладь вновь расходится кругами от брошенных в неё камней.
Солнце, обласкав другие земли, уже расправляло крылья над теми, с кем вчера распрощалось, зовя лучами в новый день. Солнечный свет, не спросясь, заливал комнаты дома: блики, как затерявшиеся огоньки, блуждали
по стенам и потолку, скользили по лицу и телу обитательницы этой квартиры, словно пытались её согреть и увести в русло светлых и добрых мыслей.
Никуда не уйти от природной мудрости, и Ангелина распахнула окно, подставила лицо утренним лучам и долго сидела, не шевелясь, наслаждаясь божественным даром, забыв вчерашний день, но он, как на время затихшая боль, давал о себе знать.
Как корни деревьев врастают в землю, так всё пережитое - в нас.

3
Придя в школу, Ангелина Петровна поднялась на второй этаж.
На лестничной площадке стояла директриса и, обращаясь к Ангелине Петровне, неожиданно для неё сказала: - Забудьте вчерашний разговор и продолжайте работать... - и уже совсем примирительным тоном добавила: - Не забудьте сегодня получить зарплату.
"Вот как бывает, - подумала молодая учительница, возмутительница спокойствия, - возникнет маленький спорный вопрос, а потом разрастается, словно ком снега, скатывающийся с пригорка, но выглянет солнце, и он начинает оседать, и вскоре от него ничего не остаётся". Конечно, бессонная ночь кое-чему её научила, но жизнь непредсказуема, к ней не приспособишься, так как новые обстоятельства порождают новые проблемы.
Учащиеся седьмых классов ещё занимались. По расписанию у Ангелины Петровны был первый урок в седьмом "г". Это был сборный класс, сорок учеников, самый трудный класс в школе. Провести урок в нем было сложно даже опытным учителям, а молодым - испытание на выживание в среде трудных подростков.
После бессонной ночи и непрестанного волнения души у Ангелины Петровны невыносимо болела голова. Но она пошла на урок.
Возбуждённые учащиеся продолжали переговариваться между собой, и так как у учительницы не было сил их успокоить, шум усиливался с каждой минутой. Она стала у окна, прислонив руку ко лбу, глядя в пол, словно она была совершенно одна, наедине с головной болью. О том, что будет дальше, она не думала. Учащиеся в мгновение притихли. Наступила подозрительная тишина, удивившая самих семиклассников, грозившая взорваться в любую секунду. В это время дверь неслышно открылась, и в класс тяжёлой, но уверенной походкой вошла директриса. Не замечая Ангелину Петровну, словно учитель отсутствовал и даже не мог там быть, она оглядывала притихший и теперь замерший класс.
Ангелина Петровна, внутренне вздрогнув от визита главы школы в явно не рабочий момент урока и понимая истинную цель посещения - проверить дисциплину учащихся на её уроке, заволновалась, что конфликт будет иметь продолжение, собрала силы и медленно подошла к столу.
Открыв журнал и взяв ручку, она водила ею против фамилий учащихся, стараясь отметить отсутствующих, а фамилии застилались лёгким туманом и сливались в один качающийся силуэт, напоминающий пирамидальный тополь, ветви которого то прижимались к высокому стволу, то своенравно качались весело и звонко.
- Ах, как хорошо вы умеете вести себя, такая тишина, будто здесь сидят самые послушные дети в школе, - разливался сладкий голос директрисы, замешанный на патоке лжи. - Я и не знала, что вы умеете быть хорошими, теперь я изменю о вас мнение и стану приводить в пример учащимся других классов ваше поведение.
Закончив хвалебный монолог, она вышла, не глядя на учительницу, оставив класс в недоумении.
Ангелина Петровна подняла голову и ясно увидела глаза учащихся, устремлённые на неё. Её голова была ясной и лёгкой, словно не было недавней боли в висках и звона в ушах.
"Оказывается, и таким образом может проходить боль" - мысленно сказала она себе.
Проведя урок, она облегчённо вздохнула и вышла в коридор.
Из другого конца коридора навстречу Ангелине Петровне шла молодая учительница немецкого языка, она, тоненькая, стройная, с красивым лицом, всем своим видом полностью отрицала укоренившееся в обществе мнение о том, что в учителя идут, в основном, некрасивые девушки.
Она подошла к Ангелине Петровне и тихо сказала;
- Извини, что я вторгаюсь в твою проблему, но то, что я скажу тебе, может быть, внесёт коррективы в её решение.
- Говори, я уже всё передумала, - ответила Ангелина Петровна, не обращая внимания на шумно бегущих учеников.
- Директриса ждёт назначения на должность заврайоно, поэтому она ввела тебя в заблуждение, предложив забыть вчерашний разговор, чтобы ты не пошла в районо, а на самом деле она избрала другую линию поведения, потому и пришла к тебе на урок.
"Да, эта пойдёт и выше" - думала Ангелина Петровна и чувствовала, что такие же мысли кружатся в голове её собеседницы.
- Хватит раздумывать, большего, чем предложит жизнь, не придумаешь, перемена заканчивается, - пре-
она уже не могла свернуть. Тишина сопровождала её, и только тени от одиноких деревьев, прижившихся у дороги, ложились ей под ноги. Заглядевшись на дерево, Анна думала, что оно, наверное, страдает от одиночества, а вот она, Анна, испытывает радость предстоящей встречи.
Взявшись за руки, они бродили по глухим тропинкам на окраине города, недалеко от улицы, где жила Анна. Гуляя до сумерек, они любовались закатом и говорили, говорили. Её любимый рассказывал ей о прочитанных книгах, о своих друзьях, о планах на будущее. Лицо Анны становилось одухотворённым, от радостного волнения лёгкий румянец заливал щёки. От её взгляда ничего не ускользало: вдали роща, а за нею возвышалось поле, изумрудное, уходящее в небо, где облака были похожими на снежные холмы, прилегшие отдохнуть.
Закат Анне не представлялся чем-то уходящим, он ей казался символом жизни, краски которой манили, волновали, зачаровывали: расплавленное золото длинной полосой держалось на лиловых волнах неба, медленно погружавшихся в невидимое пространство. Она и раньше могла им долго любоваться, но сейчас, когда её душа была окрылённая любовью, он казался ей ярче, великолепнее и таинственней, словно существовал для того, чтобы украшать её прогулки и вызывать едва ощутимую мысль о том, что всё проходит, и потому, думала Анна, сквозь его золото проступала чуть заметная печаль расставания.
Три дня он не приходил, рушилась последняя надежда. Анна встала с кровати, оделась, бесцельно походила по комнате, потом вышла во двор дома, села на скамейку.
Июньское солнце ласкало и грело её тело, но не согревало её душу, восторженную и хрупкую, легко ранимую, жаждущую чистой и всепобеждающей любви, всем искренне верившую, уже познавшую безграничную радость общения с любимым человеком, и эта радость канула в неизвестность - словно земля уходила из-под ног Анны в образовавшуюся трещину.
Как молния внезапно раскалывает небо на две части, так родившееся чувство Анны раскололо её жизнь на прежнюю, грустную и однообразную, и настоящую, в которой она металась, как заблудившийся в ночи путник, увидевший свет в окне, неожиданно погасший. Она увидела опять своё безрадостное существование, только к нему прибавилась боль разлуки, которая сжигает её сердце и продолжит сжигать в будущие дни. Значит, радость встреч не для неё, встреч, когда слышишь красивые, ласковые слова, согревающие душу, вселяющие веру в себя, в свою значимость. Анна сжала виски руками, склонила голову, и горячие, спасительные слёзы хлынули из голубых, затуманенных тоскою, глаз.
Всё лето прошло в ожидании чуда, под знаком воскрешения утраченного. Но в неизменно изменяющейся жизни ничего не повторяется.
Каждый вечер Анна выходила на тропинку, по которой раньше приходил её любимый, и глядела в ту сторону, откуда он мог появиться, но - не появлялся. Так рыбаки на отколовшейся и унесённой в море льдине всматриваются в пустынный берег в надежде увидеть своих спасителей.
Подруги, зная о её страданиях, успокаивая, говорили ей:
- Ещё всё впереди, ты ещё полюбишь.
- Зачем мне то, что будет когда-то? - обижалась Анна.
И чувства будут другие, и сердце, изболевшееся, не сможет так трепетно любить, всё будет другое: и небо, и дни, и солнце будет светить иначе. Душа сгорает невидимым пламенем, и сколько ей, обожжённой, ждать выздоровления?
Что ещё нужно было её душе - мечтательнице? Она
наслаждалась природой и присутствием своего любимого, пила прохладу вечеров, вглядываясь в каждый кустик, каждую полянку, встречавшуюся на пути, точно пчела, перелетала от цветка к цветку, наслаждаясь его нектаром. Стройная линия тополей заменяла им парк. Анна думала, почему так прекрасна природа? Может, бесконечное число оттенков её красок существует для того, чтобы заслонить собою все мрачное и печальное в повседневной действительности? Каждый вечер закат совсем другой: и линии другие, и краски иные, ярче или тускнее, зовущие, величественные, вобравшие в себя смиренье, торжество, отчаянье и неодолимую жажду жизни.
Анна начинала понимать: мир создан для любви, движущей силы вселенной, и она не противилась этому чувству, а всецело ему принадлежала. Какой-то таинственной властью она пришла в этот прекрасный мир, двери которого не всем открыты.
Наблюдая за взаимоотношениями своих родителей, она не видела и малейшей искорки любви, только присутствие чувства долга перед детьми, перед семьёй.
Отец рассказывал Анне о том, как он женился. Было ему тогда двадцать восемь лет, жил он в городе, приехал по делам в деревню и увидел там восемнадцатилетнюю девушку, предложил ей с ним уехать. Эту девушку давно тяготила деревенская жизнь, и она сразу согласилась отправиться с ним и выйти за него замуж. А потом поняли, что трудно им жить вместе, но жили, детей любили. Только вот чувство всепобеждающей любви им было неведомо.
Союз матери и отца, скованный невидимой цепью судьбы, держался на чувстве долга перед семьёй. Анна в душе осуждала такую жизнь, вызывающую в ней боль сердца от понимания, что ничего нельзя изменить в их отношениях друг к другу. Любовь - только в самом человеке, чувство, украшающее жизнь, а этого чувства в них не было. И эта мрачная, унылая, беспросветная жизнь, терзавшая их в прошлом, будет сопровождать - в будущем. Единственной светлой надеждой, дававшей им силы, была та, что жизнь их детей будет лучше, чем у них, что дети утешат их в беде, и они, родители, состарятся не в одиночестве.
Анна знала, что каждая женщина, если её не посетила любовь, мечтает о ней, даже находясь за высокими, недоступными стенами, что мысли и чувства - великая собственность каждого человека, их нельзя отнять, сжечь, превратить в пепел. Они могут сами сгорать и возрождаться, как птица-феникс.
Видя, как живут её родители, соседи, семьи её подруг, Анна знала изнанку жизни, знала, существуют обман, предательство, что за доброту платят злом, но всё это ещё не коснулось её, не тронуло её душу, она жила в ослеплении чистоты чувств и не хотела их терять, была наивной девушкой, с доверчивостью маленького котёнка, не подозревавшая о том, какие страсти и разочарования поджидают каждого на жизненном пути, потому она продолжала жить в мире иллюзий.
Однажды Анна увидела своего любимого на улице в центре города, он шёл с другом, приветливо ей кивнул и пошёл дальше, не замедлив шага, не оглянувшись. Сердце Анны так сильно билось, что ей казалось: она вот-вот задохнётся или потеряет сознание. Но не произошло ни того, ни другого.
А в начале нового учебного года она вновь увидела его, но уже с девушкой, высокой, красивой, на вид старше его. Анна думала, может, теперь её чувства станут угасать, но они, как затянувшаяся болезнь, принимали хроническую форму.
Осенними тёплыми вечерами, когда серебристые, тонкие, остроконечные листья осины, тронутые золотом времени, при лёгком дуновении ветерка осыпались, как фейерверк, а листья тополя кружились и медленно слетали ей на плечи и под ноги, словно непрочитанные письма из её будущей жизни, - ей так не хватало его присутствия. Лунный свет, вливаясь в окна и заливая комнату, лишал её сна, возбуждая и томя её душу.
Уже глубокой осенью, когда Анна шла из школы, взгляд её упал на сухую траву у дороги, в ней островком, как стайка воробьев, виднелись застрявшие кусочки бумаги с её почерком, ветер их не унес, и дождь не размыл слова, она сразу поняла, что это обрывки её письма, написанного ему, которое она, не решившись отправить, порвала и бросила здесь полгода назад. Она остановилась, в этих клочочках письма запечатлелись её радость и переживания, и они, как живая плоть, притянули к себе её мысли. Пусть лежат, решила Анна, раньше в густой траве их не было видно, а теперь она, проходя мимо, будет на них смотреть, пока снег не спрячет их от её взора.
Зимой Анна бродила меж деревьев, осыпанных снегом, и на снежных полянках вычерчивала его имя, долго смотрела на буквы, словно они могли ей что-то сказать.
Классный руководитель, видя рассеянность Анны на уроках, говорила ей:
- Что-то ты хуже стала учиться, память потеряла, что ли?
"Нет, не память я потеряла, души моей нет со мной, она там, где он" - думала Анна.
На каждой большой перемене она бежала к окну в коридоре, надеясь хоть издали увидеть его во дворе школы. Делая уроки, думала о нём, ложилась спать и просыпалась с его именем, приписывая ему все благородные качества души.
В конце учебного года её друг бросил школу, пошел учиться на плотника, но вскоре и это занятие ему не понравилось.
Весь следующий учебный год, до окончания школы, он ещё занимал большое место в мыслях Анны, но чувства её к нему угасали, точно костерок, в котором уже нечему гореть.
В результате Анна, романтик в душе, уже не бежавшая за своей мечтой, перечёркнутой действительностью, понимала, что свет электрической лампочки принимала за солнце, ручей - за быструю речку, а кустик травы у дороги - за ромашковый луг.
В жизни всё изменчиво: чувства, небо, меняющее краски; облака под синевой, словно льдины в океане, гонит их ветер и сгоняет в тучи, и вот они уже дождём осыпаются на землю. Играет вселенная со своими слугами: солнцем, ветром и дождём, всем живым и неживым в своих владениях. Планеты управляют планетами, людьми - люди, боги - силы небесные, и дано человеку свойство обманываться - условие существования. Так архитектор, построивший дом на болотистой почве, вскоре от него отказывается, вынужденный поверить, что он вместе с домом может быть поглощён этой трясиной.
Мечта и реальность разделены пропастью, и чем возвышеннее мечта, тем глубже пропасть, и преодолеть её может только тот, чью душу Бог наделил крыльями. Любовь - несвободна. Она больше других чувств зависит от окружающего мира. Она, как человек, должна дышать, если дышать нечем - она умирает, но тень её повсюду, точно осенью опавшие листья.
Время, состоящее из дней и ночей, времен года, бежит и бежит, как волны большой реки, впадающей в океан вечности, и уносит с собой все страсти человеческого бытия: в детстве - обиды за не купленную игрушку,
в школе - страх из-за невыполненного домашнего задания, в юности и зрелом возрасте - проблемы намного сложнее. Жизнь уходит, и каждое поколение оставляет в просторах вселенной своё дыхание, связанное с плотью земли. Годы, обрушивая на человека познание жизни, новые заботы, прозрение, побеждают любовь.
После окончания школы Анна поступила учиться в гуманитарный институт. Студенческая жизнь подхватила её и понесла в своём русле. Душа её уже сформировалась, и главным в ней было благородство и стремление познавать мир и неотъемлемое в нём - человеческие поступки, желание подняться над страстями, господствующими в людях посредственных.
Однажды летом, после окончания второго курса, Анна на остановке трамвая встретила того, кому так долго принадлежали её мысли и чувства. Его вид (небрежно одет, небрит, запах спиртного) удивил ее.
Он же был рад этой случайной встрече:
- Ой, кого я вижу! Ты хорошо выглядишь. С тобой ещё можно подружить.
- Правда?
- Точно. Приходи сегодня на центральную площадь. Придёшь?
- Конечно, нет.
- Почему?
- Запоздалая встреча
- Для меня - нет.
- А для меня - да.
- Ты же учёная, с рабочим классом не хочешь иметь дел.
- Сейчас не хочу.
Он не отрывал от неё удивлённого и восхищенного взгляда, осматривая её всю, словно вещь, которой когда-
то пренебрёг, а теперь эта вещь вдруг предстала перед его взором, и он глядел на неё другими глазами. Трикотажное платье в серенькую мелкую клеточку, украшенное белоснежным воротником, красиво облегало тонкую талию Анны. Босоножки на шпильке делали её высокой. Длинная русая коса, привлекавшая взгляд не одного юноши, теперь зачаровывала его. Глаза Анны глядели спокойно и равнодушно, проницательный человек мог бы в них прочесть удивление: "Неужели я когда-то любила этого, стоящего передо мной, парня?" Словно в калейдоскопе, мелькали картины её боли и тоски, теперь казавшиеся ей пустыми и ненужными. Она вспомнила: обманываться - одно из условий существования.
Эта встреча не только не обрадовала ее, но и навсегда развеяла прошлые заблуждения. Анна поспешила сесть в первый подошедший трамвай. Проехав одну остановку, она вышла с легким сердцем, как будто стряхнула с него налет пепла, который и не беспокоил её, но иногда напоминал о себе.
Видно, Бог знает лучше, что нужно и кто нужен каждому, живущему на земле.